Неточные совпадения
Но, как человек от природы умный и добрый, он очень скоро почувствовал невозможность такого примирения и, чтобы не видеть того внутреннего противоречия, в котором он постоянно находился, всё больше и больше отдавался столь распространенной среди военных привычке пить много вина и так предался этой привычке, что после тридцатипятилетней военной службы
сделался тем, что
врачи называют алкоголиком.
Ентальцевы помаленьку собираются к вам; не очень понимаю, зачем она сюда приезжала. Пособия мужу не получила от факультета полупьяного. [Факультетом Пущин называл
врача.] Развлечения также немного. Я иногда доставляю ей утешение моего лицезрения, но это утешение так ничтожно, что не стоит делать шагу. Признаюсь вам, когда мне случается в один вечер увидеть обоих — Н. С. и Ан. Вас, то совершенно отуманится голова. Сам
делаешься полоумным…
— Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей дочери и
сделалось лучше, во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный
врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай Бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а главное — не падайте никогда духом.
В одно утро Елпидифор Мартыныч беседовал с Елизаветой Петровной и сам был при этом в каком-то елейном и добром настроении духа. Князь накануне только прислал ему тысячу рублей и приглашение снова
сделаться годовым в доме его
врачом.
Через такой оборот положение нового
врача делалось несравненно более трудным, чем было положение Мандта.
Чем ближе подходил срок окончания курса, тем ближе был я к решению
врачом не
делаться, а заняться литературой как профессиональному писателю.
Прошли года. К концу 1889 года, когда я стал проводить в Ницце зимние сезоны, доктора Якоби там уже не было. Он не выдержал своего изгнания, хотя и жил всегда и там"на миру"; он стал хлопотать о своем возвращении в Россию. Его допустили в ее пределы, и он продолжал заниматься практикой,
сделался земским
врачом и кончил заведующим лечебницей для душевнобольных.
У папы на Верхне-Дворянской улице был свой дом, в нем я и родился. Вначале это был небольшой дом в четыре комнаты, с огромным садом. Но по мере того как росла семья, сзади к дому
делались все новые и новые пристройки, под конец в доме было уже тринадцать — четырнадцать комнат. Отец был
врач, притом много интересовался санитарией; но комнаты, — особенно в его пристройках, — были почему-то с низкими потолками и маленькими окнами.
И подобного рода «проверка», которую иной постеснялся бы применить к своему лакею, здесь так беззаботно-просто
делалась по отношению к
врачу!
Давали там без счета и без контроля, больше даже, чем спрашивалось: «там кому-нибудь раздадите!» И
делалась мелкая, противная гнусность: скупой главный
врач щедро угощал приезжавших знакомых жертвованным коньяком и мадерой, курил жертвованные папиросы и даровою водкою поил команду, приходившую поздравлять его со днем ангела или рождения.
Васса Семеновна, сама мать, мать строгая, но любящая, сердцем поняла, что
делалось в сердце родителя, лишившегося при таких исключительных условиях родного единственного и по-своему им любимого сына. Она написала ему сочувственное письмо, но по короткому, холодному ответу поняла, что несчастье его не из тех, которые поддаются утешению, и что, быть может, даже время, этот всеисцеляющий
врач всех нравственных недугов, бессильно против обрушившегося на его голову горя.
Никакие успокоительные средства не действовали. В бреду больной путал лица — имена Маргариты и Лидии не покидали его уст.
Врачи боялись за неизлечимое психическое расстройство. Внимательное лечение все-таки достигало цели — пароксизмы стали реже, больной спокойнее. Заставить отдать расстраивающий его портрет
сделалось целью лечивших его докторов. Придумать для этого средства они не могли.
Нашему господину и великому князю потребно, чтобы
врач, ради всякого недоброго случая, от чего господи оборони Ивана Васильевича на всяк час живота его — слова из речи не выкинешь, от слова не
сделается, — потребно, говорю я, чтобы
врач находился неподалеку от его хоромин.
Положение ее
сделалось опасно, но через два месяца она оправилась с помощью искусного
врача и сладкой уверенности, что муж ее любит, потому что во все время болезни почти неотлучно находился у ее постели, как самая усердная сиделка.
Вы знаете по истории, что казнь
врача привела в ужас всех иностранцев, живших тогда в Москве, что Аристотель бежал было в свою землю, что «князь великий пойма его и, ограбив, посади на Онтонове дворе за Лазарем святым», что художник исполнил обет свой — докончил храм Успения пресвятой богородицы. Но что после
сделалось с ним, с сыном его, куда след их девался — нигде не отыщете. Напрасно сердце ваше спрашивает, где лежит прах их… Бог весть!
В Петербург Зина стремилась всеми своими помыслами. Ей страстно хотелось
сделаться «женщиной-врачом», но дядя Герасим Сергеевич, когда она высказала ему это желание, даже рассердился...
Страх перед незнакомцем совершенно исчез; правда, я никогда не пытался сам коснуться его или заговорить, но это не от страха, а от какого-то чувства ненужности всяких слов; и все
делалось по виду так спокойно и просто, словно он не был величайшим злом и смертью моею, а простым, аккуратным, молчаливым
врачом, ежедневно посещающим такого же аккуратного и молчаливого пациента.